Погода +8.
an inferno that never ends
an eternal flame (с)
an eternal flame (с)
пятница, 17 сентября 2021
17:09
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
17:08
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
"Утомленные солнцем"
Снят красиво, виды классные. А сюжет замудренный, я такие темы вобще сложно понимаю. Думала, кто из них больше врет про свои подвиги. Но судя по общему поведению, больше поверила Котову. Про Митю подумала, психонутый, противный тип, вот сразу бы и стрелялся. Сам виноват, мог бы и на самом деле не соглашаться на такие условия. Зато отомстил.
Про дачу не поняла, кажется она принадлежала Машиной семье. И непонятный момент - покусился ли Котов на Машу и дачу специально, или так сложились обстоятельства. Но из контекста специально, потому что как еще.
Больше любит дочку, потому что про жену сложилось мнение.
Почитала еще краткое содержание, что стало с Надей, чтоб не перематывать. Заодно про весь фильм, но там тоже краткое содержание. Ну так, понятно в основном.
Ингеборга такая худенькая, классно. Семейка ее раздражала, особенно служанка, такая спецом тупая. И тетки эти. Аристократы. Пионеры тоже спецом тупые.
У Н. Михалкова в фильмах много шума.
В отзывах попался, что вот у Мити больше совести, потому что Котов преспокойно существовал после, а он вот не смог. Но особо не читала.
Еще попался в отзывах в самом деле, жалко только девочку. Еще в такой стране потом преподом работать.
Снят красиво, виды классные. А сюжет замудренный, я такие темы вобще сложно понимаю. Думала, кто из них больше врет про свои подвиги. Но судя по общему поведению, больше поверила Котову. Про Митю подумала, психонутый, противный тип, вот сразу бы и стрелялся. Сам виноват, мог бы и на самом деле не соглашаться на такие условия. Зато отомстил.
Про дачу не поняла, кажется она принадлежала Машиной семье. И непонятный момент - покусился ли Котов на Машу и дачу специально, или так сложились обстоятельства. Но из контекста специально, потому что как еще.
Больше любит дочку, потому что про жену сложилось мнение.
Почитала еще краткое содержание, что стало с Надей, чтоб не перематывать. Заодно про весь фильм, но там тоже краткое содержание. Ну так, понятно в основном.
Ингеборга такая худенькая, классно. Семейка ее раздражала, особенно служанка, такая спецом тупая. И тетки эти. Аристократы. Пионеры тоже спецом тупые.
У Н. Михалкова в фильмах много шума.
В отзывах попался, что вот у Мити больше совести, потому что Котов преспокойно существовал после, а он вот не смог. Но особо не читала.
Еще попался в отзывах в самом деле, жалко только девочку. Еще в такой стране потом преподом работать.
среда, 15 сентября 2021
yandex.ru/video/touch/search/?filmId=6915779613...(Video)&path=sharelink
вторник, 14 сентября 2021
Вот Strange love - осень, желтые листочки.
Пост попался, нельзя категорически мешать металл и песни Депешей, раньше особенно. Вот поэтому и подумаешь, что на себя надеть, когда на улицу выходишь. Ну, это в больших городах, а нам-то что, примитивным.
Никогда этого не понимала. Хотя понятно, самоутвердиться и повоевать. Они про косуху написать забыли, такой важный момент.
Ну, мы старались, делали каре и голубые джинсы, и куртку типа кожаную. Пара девочек из класса, а я им подражала. Типа кожаная куртка у меня была, а у них че-то не помню. Но мы и не дружили даже, а моим подругам пофигу было на это.
Никогда этого не понимала. Хотя понятно, самоутвердиться и повоевать. Они про косуху написать забыли, такой важный момент.
Ну, мы старались, делали каре и голубые джинсы, и куртку типа кожаную. Пара девочек из класса, а я им подражала. Типа кожаная куртка у меня была, а у них че-то не помню. Но мы и не дружили даже, а моим подругам пофигу было на это.
суббота, 11 сентября 2021
А. Чехов "Поцелуй"
пятница, 03 сентября 2021
"Союз спасения" отзывы Если на их запросы ориентироваться, то нужно снимать сериал с кучей серий. А если знают, о чем речь, то зачем. Попалось, что их компания похожа на компанию из "Бесов". Что как у Д. их выставляют какими-то придурками. До сих пор пишут, что начитались в учебниках, что они были высокоморальные, чуть не идеальные. Так их преподносят классики 19 века. Но они-то как раз никого идеальными не преподносят, наоборот. Про компанию из "Бесов" тоже подумала - по описанию в отзывах. Но есть же поговорка - умный в гору не пойдет.
воскресенье, 22 августа 2021
Погода дождик
Наутилус тоже круто, подходит так-то. Сценарий сумбурный, а в то же время рассказать о каждом сложно в фильме. Про посыл сама подумала в то время, уж не без этого, но это же фильм.
Еще про "Союз спасения" немножко отзывы. Не успела начать читать на КП, как понесся бред. Бредовее всего что царь милосердный и авторы фильма на его стороне, но это хоть заминусили, и еще что фильм перечеркивает подвиг декабристов.
Если только подвиг жен слегка перечеркивает.
Адекватные зеленые рецензии далеко внизу, но их тоже минусят.
Вот кстати саундтрек, уж не без этого. Про него вобще забыла, там Наутилус, и еще. Вспомнила только когда в отзывах почитала. Свой саундтрек круче был бы.
Хотела почитать, что про царей думают, и в зеленом отзыве, который попался, понравилась игра, но заминусили.
Уже чокнулась от этих отзывов.
Если только подвиг жен слегка перечеркивает.
Адекватные зеленые рецензии далеко внизу, но их тоже минусят.
Вот кстати саундтрек, уж не без этого. Про него вобще забыла, там Наутилус, и еще. Вспомнила только когда в отзывах почитала. Свой саундтрек круче был бы.
Хотела почитать, что про царей думают, и в зеленом отзыве, который попался, понравилась игра, но заминусили.
Уже чокнулась от этих отзывов.
пятница, 20 августа 2021
23:55
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
С. Довлатов мать армянка, отец еврей. И действительно в его внешности и то, и другое, так интересно. Красивый на внешность.
вторник, 17 августа 2021
10:26
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
10:26
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 03 августа 2021
"А я запустила редакторскую работу, перестала сочинять заметки, и меня переизбрали. Выбрали редактором Нинку Рудковскую.
Вот это был правильный выбор. Она посещала литературный кружок при Доме пионеров и собиралась, когда вырастет, стать журналисткой. Главное, в ней была организаторская жилка. Она не просила, как я, а приказывала:
- Ты напишешь заметку о вчерашнем сборе.
- Ты напишешь об успеваемости.
Сама Нинка писала передовые. Это были гладкие, правильные передовые, их обычно никто не читал, но тем не менее Нинка вкладывала в них всю свою правильную и добросовестную душу.
Она никогда не врала. Ради правды она могла пойти против всего класса.
В прошлом году 8 Марта Наташка Калашникова подговорила весь класс опоздать на десять минут на первый урок - отмочить такую праздничную шутку. Нинка единственная отказалась - принципиально!"
"Дверь открылась, мы промаршировали мимо ошарашенной учительницы и расселись по своим партам с чувством удачно выполненного розыгрыша.
Марьяша с минуту стояла неподвижно, потом, не говоря ни слова, вышла из класса и вернулась с директоршей, Любовью Ивановной, или попросту Любашей.
Началась обычная процедура:
- Пусть встанет тот, кто организовал это хулиганство.
Потом:
- Пусть самый честный из вас встанет и скажет, кто это придумал.
Потом объясняли про ложное понимание чувства товарищества. Настоящий товарищеский поступок - не скрывать имя преступника, а назвать его во всеуслышание, чтобы земля горела под его ногами. Ведь он своим молчанием подводит своих же товарищей.
Я изо всех сил старалась не оглянуться на Калашникову. Боялась, что кто-нибудь не выдержит и оглянется невольно, а может быть и с умыслом. Но никто не оглянулся.
Тогда был раскрыт классный журнал:
- Беркович, ты?! Борисова, ты?! Варламова, ты?!
Любаша кричала:
- Это не простое хулиганство! Это политическое хулиганство! Я давно замечаю, что в классе нездоровые настроения! Да у вас подпольная организация! - И звенела ключами.
Никакой у нас не было подпольной организации. Правда, мы на праздниках обычно собирались у Калашниковых. На школьных вечерах было скучно, а у Калашниковой - весело. И кроме того, у нее одной из класса была отдельная квартира. У нее дедушка был академик."
"Рудковская тоже не выдала Калашникову. Впрочем, она не знала, кто зачинщик.
На переменах только и было разговоров: выдала бы Рудковкая или не выдала, если бы знала? Большинство склонялось, что выдала бы. Не из подлости, а именно из принципа.
Нинку обзывали прямолинейной дурой, а она отвечала, что пусть она прямолинейная дура, но она хочет спасти класс, потому что класс разменивается на безыдейные мелочи, в то время когда вокруг столько интересных дел: диспуты, коллективные походы в театры и кино, стенгазета, которая должна стать ярким отражением школьной жизни, а не формальным мероприятием.
- Вот, например, поступок Корневой и Варламовой! Это же тема для фельетона!
Поступок был действительно из ряда вон выходящий: Софка Корнева и Кирка Варламова явились в класс с накрашенными ногтями! Нам не разрешали не то что маникюр делать - даже капроновые чулки носить, только простые, в резиночку. И ленты вплетать в косы только черные или коричневые. А тут такой разврат - ярко-розовые ногти!
- Это сразу надо пресечь! - сказала Нинка.
И поручила мне написать фельетон.
Я написала. Фельетон начинался так:
"Софа и Кира вошли в класс, воровато пряча под фартуком руки. Глаза их стыдливо бегали. Девочки шмыгнули к своей парте и молча сели. Весь класс недоумевал: что случилсь с веселой Софой и озорной Кирой? Почему у них сегодня такой замкнутый вид?
Но вот Софа вытащила из-под фартука руки, чтобы вынуть из портфеля книгу, а Кира приялась точить карандаш.
Что это?.. Ученицы с отвращением отпрянули: на ногтях Софы и Киры розовыми бликами играл и переливался маникюр..."
И так далее. Фельетон назывался "Зловещие блики".
- Живо написано, - сказала Нинка. - Просто очень. Только морали нет.
- Мораль я не умею, - сказала я.
- Без морали нельзя, а то не поймут. Ладно, я сама напишу.
Нинка написала:
"Мы хотим, чтобы все поняли: истинная ценность человека не во внешней красоте, а во внутренней. Нужно добросовестно учиться, слушаться учителей и выполнять все общественные поручения. В этом и есть истинная красота советского школьника."
"А через некоторое время произошел такой случай.
У нас была контрольная по алгебре, и я задачу, как всегда, не решила. Элька Микаэлян прислала мне шпаргалку, но тут раздался звонок, и Георгий Нилыч начал отбирать тетради у тех, кто еще не сдал. Я воспользовалась его подслеповатостью и сдала тетрадь по русскому, а на перемене все списала со шпаргалки и, пока учитель колдовал над журналом, попыталсь незаметно всунуть тетрадь в его раскрытый портфель. Но возле портфеля дежурила бдительная Рудковская.
- Если ты это сделаешь, - сказала она, - ты будешь отвечать перед все классом.
Класса я не боялась и попыталась Нинку обойти.
- Георгий Нилыч! - негромко позвала она.
- Сволоч ты! - сказала я, отступая от портфеля.
- А на тех, кого я не уважаю, - ответила она, - я не обижаюсь.
На следующий день Нинка мне сказала:
- Я что подумала: ты должна написать фельетон о вчерашнем случае.
- Я? Сама о себе? Спасибо, что-то не хочется!
- Как ты не понимаешь! - сказала Нинка. - Ты погибаешь в болоте беспринципности. Тебя засасывает. Я хочу спасти тебя от самой себя. Если ты напишешь, ты вырастешь в моем мнении.
Мой фельетон назывался "Однажды на перемене".
Начинался он так:
"К портфелю учителя, воровато озираясь и пряча под фартуком тетрадь, подкралась Валя Львова. По лицу ее блуждала наглая улыбочка..."
Мораль к моему фельетону снова приписала Нинка: "В эти замечательные дни, когда вся наша страна, уверенная в завтрашнем дне, твердой поступью..." и т. д.
К ноябрьским праздникам Нинку приняли в комсомол.
Уж тут она развернулась! Проводила политинформации, организовывала диспуты, ее посылали делиться опытом в другие школы, даже в 36-ю - мужскую! А наша скромная стенгазета благодаря Нинкиному руководству и отчасти моим разоблачительным фельетонам приобрела такую популярность, что ее теперь вывешивали на специальном стенде между третьим и четвертым этажами.
В общем, у Нинки были сплошные успехи.
А у Наташки Калашниковой - сплошные неприятности. У нее в парте кто-то нашел и пустил по классу книжку стихов Есенина. Книжку отобрала Марьяша и передала директору. Наташкиных родителей вызывали на педсовет и грозили исключить Наташку из школы за чтение запрещенных поэтов. Не исключили, но в комсомол не приняли."
"Она протянула мне свернутую в трубочку газету. Статья была обведена синим карандашом и называлась что-то вроде "Прибежище безродных космополитов". В статье часто упоминалась фамилия Наташкиного дедушки-академика. Так вот он кто, этот с виду такой симпатичный дедушка! И ведь сидел с нами за столом, угощал конфетами...
- Поняла? - спросила Рудковская. - Это все, между прочим, взаимосвязано. А ты заметила, как они нас всегда зазывают? И пирожные, и конфеты... Мне это всегда казалось подозрительным, но теперь, в свете этой статьи, я окончательно все поняла. Они нас вербуют!
Меня обожгло ужасом. Вербуют! Шпионы! Космополиты!
Я не очень-то представляла себе, что такое космополиты, но что-то очень гадкое, хотя и получше, чем враги народа. Так вот кто такая Калашникова в свете статьи!
...Но, честное слово, какой же она враг народа? Она вся как на ладони."
"Два дня я думала - как разоблачить Наташкину сущность? Никто же не видел, как она плакала одна в пустом классе, одна я видела. Не будет же она перед самой собой притворяться.
На третий день после уроков я протянула Рудковской то, что написала. Она тут же села на парту и стала читать. И вдруг у нее брови полезли на лоб.
- Я от тебя этого не ожидала! Тебе что поручили? Мало ли, что она плакала?
- Нет, не мало! - закричала я. - Что видела, то и написала. А вранье не буду писать! Откуда она знала, что Есенин запрещенный? В предисловии об этом не сказано! И потом, ну и что, что дедушка - скрытый враг? Она же сама не скрытый враг! Ты что, Калашникову не знаешь?
- Вообще-то знаю, - сказала Нинка. - Вообще-то ты в чем-то права. Нет, ты меня, правда, в чем-то убедила... Но мы уже все на бюро запланировали: сначала фельетон, потом Калашникову и еще троих из "Б" будут обсуждать на открытом комсомольском... И я прямо даже не знаю...
Нинка в задумчивости грызла конец косы.
Во вторник на сдвоенной литературе мы писали сочинение. Был образ Печорина. Как раз то, что я хотела. Я уже дописывала план, как вдруг дверь открылась, всунулась голова директорской секретарши:
- Львову к директору!
Меня?! У меня сразу душа ушла в пятки. Я встала и пошла к двери. Весь класс проводил меня сочувствующими взглядами."
"И вот я в третий раз стою перед директорским столом, а напротив, в кресле, сидит Любаша и что-то пишет, не поднимая головы. Я смотрю на ее серый платок, похожий на оперение хищной птицы.
Она отложила ручку, подняла голову и негромко приказала:
- Рассказывай.
- А что рассказывать? - спросила я с трусливой готовностью.
- Когда собирались последний раз у Калашниковой?
- На ноябрьские. Да, точно, восьмого!"
"- Ты, - прервала мой лепет директорша. - Лично ты. Вылетишь. Из школы. С волчьим билетом. Если не скажешь, кто у вас организатор. Скажешь - поставлю тройку по поведению, этим отделаешься. Ну?
В ошарашенной голове моей тупо заработала мысль: назвать - тройка по поведению, не назвать - волчий билет. Тройка лучше, чем волчий билет. Но кого назвать, если некого назвать?!
- Ну?!! - страшно крикнула Любаша.
...А девчонки там пишут сочинение. Образ Печорина. Счастливые...
- Вот он, приказ об исключении, - сказала Любаша. - Мне его только подписать...
И она обмакнула ручку в чернила.
- Любовь Ивановна, не надо! - завопила я дурным голосом. - Я же говорю! Я же не отказываюсь! Но я же не знаю, кого назвать!
- А ты вспомни, - сказала Любаша. - Какие песни пели, о чем говорили. Кто больше всех говорил. Подумай и вспомни. Вот тебе бумага, вот ручка. Не хочешь говорить - напиши. А я по делам схожу."
"Может, назвать? А кого? У Калашниковой многие были. Может, Калашникову одну назвать? Раз все равно уж на нее навалились. Ей семь бед - один ответ, а меня отпустят... Я уже просто не могу!
Вошла Любаша, вслед за ней Нинка Рудковская, Северина - все наши восемь комсомольцев. Значит, уроки кончились. Два часа я уже здесь."
"Любаша прошлась вдоль шеренги, звеня ключами.
- Так-то вы честь школы поддерживаете? Комсомольцы! За вашей спиной подпольная организация действует, антисоветские стихи распространяет, а вы?..
Нинка вышла вперед и одернула платье.
- Я даю вам честное комсомольское, что у нас нет никакой подпольной организации. У Калашниковой мы собирались всем классом. Антисоветских стихов не читали.
- Что? - сказала Любаша. Это прозвучало так: "Чта-а?" - высшая степень презрения. - Калашникову защищаешь? Ты?!
Нинка всегда бледнела, когда волновалась, а сейчас она была прямо белая. Голос у нее срывался, но не от страха. Она, когда чувствовала свою правоту, никого не боялась. Хотя Любашу и она боялась.
- Да, защищаю, - сказала Нинка. - Я с ней долго говорила. Да, у нее много личных недостатков, но ведь недостатки есть у каждого! Она не организовывала никакой подпольной группы. Я ей верю. Я за нее ручаюсь.
- А вот я и тебя выгоню вместе с ней, - сказала Любаша. - Чтобы не ручалась за кого не надо.
- Я думала, что вы справедливая, - сказала Нинка. - А вы несправедливая. Я вас не уважаю и не боюсь.
Это она - Любаше!!
Дзын! Ключи шмякнулись на стол.
- А ну, все убирайтесь отсюда! - приказала Любаша. - И, брезгливо взглянув на меня: - И ты пошла отсюда!
Я разжала стиснутые пальцы, бросила ручку на чистый листок бумаги и рванула к двери. Толкаясь, мы вывалились из кабинета, оделись и - на улицу. А там было солнце! Капель! И воздух такой весенний, что у меня голова закружилась.
С крыш сбрасывали снег. На тротуарах и мостовой - сверкающие россыпи разбитых в мелкие дребезги громадных сосулек. Дворники стояли, подняв головы, и следили, чтобы обледеневшая глыба не свалилась кому-нибудь на голову.
Был конец февраля пятьдесят третьего года." (с) "ПИОНЕР"
Вот это был правильный выбор. Она посещала литературный кружок при Доме пионеров и собиралась, когда вырастет, стать журналисткой. Главное, в ней была организаторская жилка. Она не просила, как я, а приказывала:
- Ты напишешь заметку о вчерашнем сборе.
- Ты напишешь об успеваемости.
Сама Нинка писала передовые. Это были гладкие, правильные передовые, их обычно никто не читал, но тем не менее Нинка вкладывала в них всю свою правильную и добросовестную душу.
Она никогда не врала. Ради правды она могла пойти против всего класса.
В прошлом году 8 Марта Наташка Калашникова подговорила весь класс опоздать на десять минут на первый урок - отмочить такую праздничную шутку. Нинка единственная отказалась - принципиально!"
"Дверь открылась, мы промаршировали мимо ошарашенной учительницы и расселись по своим партам с чувством удачно выполненного розыгрыша.
Марьяша с минуту стояла неподвижно, потом, не говоря ни слова, вышла из класса и вернулась с директоршей, Любовью Ивановной, или попросту Любашей.
Началась обычная процедура:
- Пусть встанет тот, кто организовал это хулиганство.
Потом:
- Пусть самый честный из вас встанет и скажет, кто это придумал.
Потом объясняли про ложное понимание чувства товарищества. Настоящий товарищеский поступок - не скрывать имя преступника, а назвать его во всеуслышание, чтобы земля горела под его ногами. Ведь он своим молчанием подводит своих же товарищей.
Я изо всех сил старалась не оглянуться на Калашникову. Боялась, что кто-нибудь не выдержит и оглянется невольно, а может быть и с умыслом. Но никто не оглянулся.
Тогда был раскрыт классный журнал:
- Беркович, ты?! Борисова, ты?! Варламова, ты?!
Любаша кричала:
- Это не простое хулиганство! Это политическое хулиганство! Я давно замечаю, что в классе нездоровые настроения! Да у вас подпольная организация! - И звенела ключами.
Никакой у нас не было подпольной организации. Правда, мы на праздниках обычно собирались у Калашниковых. На школьных вечерах было скучно, а у Калашниковой - весело. И кроме того, у нее одной из класса была отдельная квартира. У нее дедушка был академик."
"Рудковская тоже не выдала Калашникову. Впрочем, она не знала, кто зачинщик.
На переменах только и было разговоров: выдала бы Рудковкая или не выдала, если бы знала? Большинство склонялось, что выдала бы. Не из подлости, а именно из принципа.
Нинку обзывали прямолинейной дурой, а она отвечала, что пусть она прямолинейная дура, но она хочет спасти класс, потому что класс разменивается на безыдейные мелочи, в то время когда вокруг столько интересных дел: диспуты, коллективные походы в театры и кино, стенгазета, которая должна стать ярким отражением школьной жизни, а не формальным мероприятием.
- Вот, например, поступок Корневой и Варламовой! Это же тема для фельетона!
Поступок был действительно из ряда вон выходящий: Софка Корнева и Кирка Варламова явились в класс с накрашенными ногтями! Нам не разрешали не то что маникюр делать - даже капроновые чулки носить, только простые, в резиночку. И ленты вплетать в косы только черные или коричневые. А тут такой разврат - ярко-розовые ногти!
- Это сразу надо пресечь! - сказала Нинка.
И поручила мне написать фельетон.
Я написала. Фельетон начинался так:
"Софа и Кира вошли в класс, воровато пряча под фартуком руки. Глаза их стыдливо бегали. Девочки шмыгнули к своей парте и молча сели. Весь класс недоумевал: что случилсь с веселой Софой и озорной Кирой? Почему у них сегодня такой замкнутый вид?
Но вот Софа вытащила из-под фартука руки, чтобы вынуть из портфеля книгу, а Кира приялась точить карандаш.
Что это?.. Ученицы с отвращением отпрянули: на ногтях Софы и Киры розовыми бликами играл и переливался маникюр..."
И так далее. Фельетон назывался "Зловещие блики".
- Живо написано, - сказала Нинка. - Просто очень. Только морали нет.
- Мораль я не умею, - сказала я.
- Без морали нельзя, а то не поймут. Ладно, я сама напишу.
Нинка написала:
"Мы хотим, чтобы все поняли: истинная ценность человека не во внешней красоте, а во внутренней. Нужно добросовестно учиться, слушаться учителей и выполнять все общественные поручения. В этом и есть истинная красота советского школьника."
"А через некоторое время произошел такой случай.
У нас была контрольная по алгебре, и я задачу, как всегда, не решила. Элька Микаэлян прислала мне шпаргалку, но тут раздался звонок, и Георгий Нилыч начал отбирать тетради у тех, кто еще не сдал. Я воспользовалась его подслеповатостью и сдала тетрадь по русскому, а на перемене все списала со шпаргалки и, пока учитель колдовал над журналом, попыталсь незаметно всунуть тетрадь в его раскрытый портфель. Но возле портфеля дежурила бдительная Рудковская.
- Если ты это сделаешь, - сказала она, - ты будешь отвечать перед все классом.
Класса я не боялась и попыталась Нинку обойти.
- Георгий Нилыч! - негромко позвала она.
- Сволоч ты! - сказала я, отступая от портфеля.
- А на тех, кого я не уважаю, - ответила она, - я не обижаюсь.
На следующий день Нинка мне сказала:
- Я что подумала: ты должна написать фельетон о вчерашнем случае.
- Я? Сама о себе? Спасибо, что-то не хочется!
- Как ты не понимаешь! - сказала Нинка. - Ты погибаешь в болоте беспринципности. Тебя засасывает. Я хочу спасти тебя от самой себя. Если ты напишешь, ты вырастешь в моем мнении.
Мой фельетон назывался "Однажды на перемене".
Начинался он так:
"К портфелю учителя, воровато озираясь и пряча под фартуком тетрадь, подкралась Валя Львова. По лицу ее блуждала наглая улыбочка..."
Мораль к моему фельетону снова приписала Нинка: "В эти замечательные дни, когда вся наша страна, уверенная в завтрашнем дне, твердой поступью..." и т. д.
К ноябрьским праздникам Нинку приняли в комсомол.
Уж тут она развернулась! Проводила политинформации, организовывала диспуты, ее посылали делиться опытом в другие школы, даже в 36-ю - мужскую! А наша скромная стенгазета благодаря Нинкиному руководству и отчасти моим разоблачительным фельетонам приобрела такую популярность, что ее теперь вывешивали на специальном стенде между третьим и четвертым этажами.
В общем, у Нинки были сплошные успехи.
А у Наташки Калашниковой - сплошные неприятности. У нее в парте кто-то нашел и пустил по классу книжку стихов Есенина. Книжку отобрала Марьяша и передала директору. Наташкиных родителей вызывали на педсовет и грозили исключить Наташку из школы за чтение запрещенных поэтов. Не исключили, но в комсомол не приняли."
"Она протянула мне свернутую в трубочку газету. Статья была обведена синим карандашом и называлась что-то вроде "Прибежище безродных космополитов". В статье часто упоминалась фамилия Наташкиного дедушки-академика. Так вот он кто, этот с виду такой симпатичный дедушка! И ведь сидел с нами за столом, угощал конфетами...
- Поняла? - спросила Рудковская. - Это все, между прочим, взаимосвязано. А ты заметила, как они нас всегда зазывают? И пирожные, и конфеты... Мне это всегда казалось подозрительным, но теперь, в свете этой статьи, я окончательно все поняла. Они нас вербуют!
Меня обожгло ужасом. Вербуют! Шпионы! Космополиты!
Я не очень-то представляла себе, что такое космополиты, но что-то очень гадкое, хотя и получше, чем враги народа. Так вот кто такая Калашникова в свете статьи!
...Но, честное слово, какой же она враг народа? Она вся как на ладони."
"Два дня я думала - как разоблачить Наташкину сущность? Никто же не видел, как она плакала одна в пустом классе, одна я видела. Не будет же она перед самой собой притворяться.
На третий день после уроков я протянула Рудковской то, что написала. Она тут же села на парту и стала читать. И вдруг у нее брови полезли на лоб.
- Я от тебя этого не ожидала! Тебе что поручили? Мало ли, что она плакала?
- Нет, не мало! - закричала я. - Что видела, то и написала. А вранье не буду писать! Откуда она знала, что Есенин запрещенный? В предисловии об этом не сказано! И потом, ну и что, что дедушка - скрытый враг? Она же сама не скрытый враг! Ты что, Калашникову не знаешь?
- Вообще-то знаю, - сказала Нинка. - Вообще-то ты в чем-то права. Нет, ты меня, правда, в чем-то убедила... Но мы уже все на бюро запланировали: сначала фельетон, потом Калашникову и еще троих из "Б" будут обсуждать на открытом комсомольском... И я прямо даже не знаю...
Нинка в задумчивости грызла конец косы.
Во вторник на сдвоенной литературе мы писали сочинение. Был образ Печорина. Как раз то, что я хотела. Я уже дописывала план, как вдруг дверь открылась, всунулась голова директорской секретарши:
- Львову к директору!
Меня?! У меня сразу душа ушла в пятки. Я встала и пошла к двери. Весь класс проводил меня сочувствующими взглядами."
"И вот я в третий раз стою перед директорским столом, а напротив, в кресле, сидит Любаша и что-то пишет, не поднимая головы. Я смотрю на ее серый платок, похожий на оперение хищной птицы.
Она отложила ручку, подняла голову и негромко приказала:
- Рассказывай.
- А что рассказывать? - спросила я с трусливой готовностью.
- Когда собирались последний раз у Калашниковой?
- На ноябрьские. Да, точно, восьмого!"
"- Ты, - прервала мой лепет директорша. - Лично ты. Вылетишь. Из школы. С волчьим билетом. Если не скажешь, кто у вас организатор. Скажешь - поставлю тройку по поведению, этим отделаешься. Ну?
В ошарашенной голове моей тупо заработала мысль: назвать - тройка по поведению, не назвать - волчий билет. Тройка лучше, чем волчий билет. Но кого назвать, если некого назвать?!
- Ну?!! - страшно крикнула Любаша.
...А девчонки там пишут сочинение. Образ Печорина. Счастливые...
- Вот он, приказ об исключении, - сказала Любаша. - Мне его только подписать...
И она обмакнула ручку в чернила.
- Любовь Ивановна, не надо! - завопила я дурным голосом. - Я же говорю! Я же не отказываюсь! Но я же не знаю, кого назвать!
- А ты вспомни, - сказала Любаша. - Какие песни пели, о чем говорили. Кто больше всех говорил. Подумай и вспомни. Вот тебе бумага, вот ручка. Не хочешь говорить - напиши. А я по делам схожу."
"Может, назвать? А кого? У Калашниковой многие были. Может, Калашникову одну назвать? Раз все равно уж на нее навалились. Ей семь бед - один ответ, а меня отпустят... Я уже просто не могу!
Вошла Любаша, вслед за ней Нинка Рудковская, Северина - все наши восемь комсомольцев. Значит, уроки кончились. Два часа я уже здесь."
"Любаша прошлась вдоль шеренги, звеня ключами.
- Так-то вы честь школы поддерживаете? Комсомольцы! За вашей спиной подпольная организация действует, антисоветские стихи распространяет, а вы?..
Нинка вышла вперед и одернула платье.
- Я даю вам честное комсомольское, что у нас нет никакой подпольной организации. У Калашниковой мы собирались всем классом. Антисоветских стихов не читали.
- Что? - сказала Любаша. Это прозвучало так: "Чта-а?" - высшая степень презрения. - Калашникову защищаешь? Ты?!
Нинка всегда бледнела, когда волновалась, а сейчас она была прямо белая. Голос у нее срывался, но не от страха. Она, когда чувствовала свою правоту, никого не боялась. Хотя Любашу и она боялась.
- Да, защищаю, - сказала Нинка. - Я с ней долго говорила. Да, у нее много личных недостатков, но ведь недостатки есть у каждого! Она не организовывала никакой подпольной группы. Я ей верю. Я за нее ручаюсь.
- А вот я и тебя выгоню вместе с ней, - сказала Любаша. - Чтобы не ручалась за кого не надо.
- Я думала, что вы справедливая, - сказала Нинка. - А вы несправедливая. Я вас не уважаю и не боюсь.
Это она - Любаше!!
Дзын! Ключи шмякнулись на стол.
- А ну, все убирайтесь отсюда! - приказала Любаша. - И, брезгливо взглянув на меня: - И ты пошла отсюда!
Я разжала стиснутые пальцы, бросила ручку на чистый листок бумаги и рванула к двери. Толкаясь, мы вывалились из кабинета, оделись и - на улицу. А там было солнце! Капель! И воздух такой весенний, что у меня голова закружилась.
С крыш сбрасывали снег. На тротуарах и мостовой - сверкающие россыпи разбитых в мелкие дребезги громадных сосулек. Дворники стояли, подняв головы, и следили, чтобы обледеневшая глыба не свалилась кому-нибудь на голову.
Был конец февраля пятьдесят третьего года." (с) "ПИОНЕР"